[Dreida]

Будто специально...

Жизнь начинает налаживаться..чем ближе к закрытию дневника, тем лучше жизнь вокруг меня. Наконец в семье все стало более-менее нормально..слава Богу!..все со всеми поговорили, вроде все утреслось...

На удше очень светло...слушаю альбом Ночных "Детский лепет"...просто красота..вот частно...практически везде-только гитара и скрипка...здорово....



И все так хорошо..под Ночных можно только радоваться или грустить. Но все это, не смотря ни на что-светлое...очень..=)))



Продолжаем маленькую эпопею=)



Ночь Полнолуния.



Часть 2

Главы 3-5





Глава III



- Куда мы попали? Ты что-нибудь понимаешь?

Притихшая Ксюн обеими руками вцепилась в зеленую кисточку на хвостике

Скучуна, шедшего впереди. Они будто плыли беззвучно, проваливаясь по щиколотку

в шерстяной мох белоснежного ковра. Словно русло реки, он прокладывал путь

между стен, задрапированных златотканным штофом. Потоки блестящей ткани

водопадами изливались к полу и тихонько вздыхали, облитые терпкой амброй

курящихся благовоний. Их головокружительный аромат колыхался в воздухе,

вырастая из глубоких нефритовых чаш.

Вот стены коридора раздвинулись. И зала, просторная, будто степь, явилась

взору. Ксюн не удержалась от восторженного: "Красота какая!" - и выбежала к

высокой зеленоватой струе фонтана, постояла там, задрав голову, и запрыгала от

восторга. А восторгаться было чему!

Малахитовые чаши замыкали кольцо вокруг фонтана. Терпкие жидкие смолы

пофыркивали в них разноцветными родничками. Колонны из горного хрусталя

поддерживали прозрачный свод, пропускающий неведомые лучи, которые, освещали

двенадцать знаков Зодиака. Выложенный огненными бриллиантами, Зодиак

ослепительно сиял, освещая всю залу вместо светильников.

Гирлянды живых цветов обвивали хрустальные колонны, и множество невиданных

тропических растений теснилось в узорных вазах вдоль зеркальных стен. Залу

пересекал выгнутый, словно арфа, ручей. Чистейшая вода просвечивала

перламутром, ибо крупные раковины выстилали русло радужной чешуей. А по

беззвучному течению ручья скользили фиалки.

Жомб провел своих маленьких не то пленников, не то гостей, зачарованных

убранством залы, чуть подальше, в глубину перелеска колонн. Причудливый ряд

редких образцов мебели разных эпох и стилей прятался в уголке за ширмами и

праздновал там именины красного дерева.

Изысканный бронзовый канделябр с зажженными свечами на овальном столе

освещал этот странный уголок.

Гигантский буфет, украшенный резными цветами и плодами, переполнявшими рог

изобилия, был истинно королевский буфет! Выполненные из разноцветной

прозрачной мозаики розовые бутоны украшали его створки. Они были подсвечены

изнутри, и Скучун стоял завороженный, глядя, как перекликаются там, веселясь,

звонкие рифмы граненой поэмы стекла...

Большой Жомб протопал мимо царствующего буфета к инкрустированному

ореховому комоду, что стоял по соседству. Ксюн машинально ступала за ним след

в след. Жомб приоткрыл нижний ящик, и оттуда вынырнула волна золотой парчи,

шитой жемчугом. Ткань, улегшись на фигурном паркете живою грудою,

пошевеливалась, шурша и подмигивая золотыми ресницами. Ксюн, ахнув, присела

перед ней и осторожно прикоснулась к прохладе парчового островка.

Там, наверху, в ее пыльной Москве, она никогда не видала ничего подобного.

И чудесное шитье, раскидавшееся жемчугами, ужалило стрелами золотых нитей ее

память о Москве, и память эта погасла...

Большой Жомб, подхихикивая, открыл второй ящик, и тот вспыхнул сиянием

драгоценных камней и украшений, насыпанных без счета. Ксюн наклонилась над

россыпью самоцветов, беспорядочно переплетенных браслетов и ожерелий, жгучий

их отблеск озарил зачарованное лицо, пролился в глаза... И глаза Ксюна,

хранящие цвет маминых глаз, забыли о маме...

Тройным кольцом свилось на шее ожерелье из черного жемчуга. Жомб упрятал

ее запястья в кандалы тяжелых золотых браслетов. Он увенчал ее голову диадемой

из аметистов - и подогнулись безвольные колени, и закружилась, сникла головка,

побежденная магической силою камней...

Как сомнамбулу, увлек Жомб Ксюна в кресло-качалку. Она откинулась, и

мерное движение кресла - тик-так, тик-так, - будто ход часового механизма,

отмеряло новое время - время наваждения...

Тогда Большой Жомб, расквасившись гнилой улыбкой, выдвинул третий, верхний

ящик комода. Дремотной невесомостью ворса теплились там надушенные меха.

Голубкою белой вспорхнул палантин горностаевый и укутал хрупкие ксюнские

плечики. А чернобурая шубка лунно-серебряной тенью упала ей в ноги. И

обняла...

В этот миг в скрюченной жомбовой лапе перед склоненной к плечу головкой

Ксюна выросла росистая черно-пунцовая роза и выдохнула свои бархатистые чары

прямо в ее дыханье...

Заскрипела, приоткрывшись на миг, зеркальная дверца платяного шкафа, и в

ней Ксюн увидела прекрасную девушку, дремавшую в качалке. На коленях у нее

лежал фолиант бордового цвета с золотыми застежками в форме морских раковин...

Дверца тотчас захлопнулась.

- Ты видела, ты видела! Вот твоя красота, больше тебе искать нечего! -

Жомб, гримасничая, прыгал вокруг качалки и, потирая руки, думал: "Ну вот она и

попалась! Что может быть дороже для девчонки, чем в мгновение ока стать

взрослой, да еще писаной красавицей... А мои меха и драгоценности? Да они кого

хочешь сведут с ума, полонят навеки! И пути к душе своей чистой, к детским

своим мечтам никто уж не сыщет... Ксюн теперь моя! Ни о Личинке, ни о Скучуне

не вспомнить ей, не вспомнить ни за что! Одурманенная моими приманками,

околдованная их властью, она теперь исполнит то, для чего нужна мне, и прочтет

заветный текст из "Радости мира". Никто больше не знает здесь человеческого

языка... А прочтет она книгу тогда, когда для упрятанной мною Личинки настанет

заветный срок преображения..." Жомб скакал обезумевшей лягушкой, пританцовывая

и торжествуя. А Ксюн в блаженстве бездумного покоя, слегка покачиваясь, -

тик-так, тик-так, - вздохнула: "Так вот какая я буду, когда стану большая...

Нет, почему буду, - уже стала! Я выросла и навсегда, навсегда... Детство

прошло. А грезы... все мои смутные грезы о взрослости - они исполнились! Они

воплотились вмиг. Так вот что мерещилось часто во сне, - я не помнила этих

снов, а теперь их узнала... Я стала большой, взрослой, совсем как мама, даже

еще лучше мамы, красивей...

Правда, это только одна мечта, а были еще и другие... Да, были, кажется...

Но их не нужно теперь! Не хочу больше ничего, хочу быть взрослой и прекрасной,

и чтобы так было всегда! А иной красоты мне не нужно, иной не бывает. Не

бывает, нет... Ах, как ты хороша стала, Ксюшечка! Нет, не Ксюшечка,

К-с-е-н-и-я! А ты, Ксюн, глупая малышка, прощай навсегда... Мне не жаль

тебя... Такой редкой красавице, как я, не может быть жаль ничего..." И душа ее

впала в беспамятство. Потерялась душа.



* * *



А что же Скучун? Он бродил в перелесках мебельных джунглей и звал: "Ксюн,

где ты?" Он искал ее и каждый раз снова и снова натыкался на огромный

королевский буфет, что вставал перед ним как привидение.

Чары Жомба разъединили друзей. И Ксюн уже поддалась наваждению, когда Жомб

подскочил к Скучуну. Теперь оставалось погасить и его душу, лишить воли и сил,

и тогда ничто не смогло бы помешать Большому Жомбу завладеть тайной Личинки...

- Сейчас ты забудешь об всем, забудешь... - Жомб, прищурив красные глазки,

бородавчатой квашней выглядывал из-за двери буфета. Сняв с полки бокал густой

коричневой жидкости, он поднес его Скучуну. Королевский буфет, будто грозный

шаман, вдруг качнулся, заскрипев, и распахнул свои створки. Хрустальный мир,

заключенный в нем, зазвенел чудесными курантами, и свет бесчисленных его

граней ослепил Скучуна. Он заморгал и глянул вперед, в раскрытое чрево буфета.

То был уже не буфет, а межзвездный корабль с кормой из красного дерева.

Корабль отплывал, он звал, он ждал, шагни на корму, и кажется - полетишь к

звездам на поиски высшей Красоты.

- Ну что же ты, пей скорей - и все твои заветные мечты сразу исполнятся...

- Жомб в нетерпении барабанил пальцем по хрустальной мозаике.

Будто в полусне Скучун протянул ладонь и принял бокал из лап Жомба.

- Да... Мечты... Исполнятся... Все сразу? А потом? Что я буду делать

потом, когда все исполнится? Скучать?! Нет, нет, не надо. Все сразу - это так

скучно... Я сам! Я хочу все сам. И ты... а где Ксюн? Где я?

Скучун, будто проснувшись, рассеянно озирался по сторонам, расплескивая

бурую жидкость в бокале. Он топтался на месте, переступая несмелыми лапками,

и, ойкнув, налетел спиной на бронзовое жало канделябра... Бокал, выпрыгнув из

рук, разбился о сверкавший паркет. Жидкость зашипела, вспенилась и стала

всасываться в фигурные ромбы паркета. Мокрое маслянистое пятно источало

удушливый запах - то гибель была Скучуна... Испарения поднялись, протанцевав

бурым облачком, и растворились в воздухе, лишь слегка задурманив голову...

- Ах ты, гадкая лягушка! - Скучун, протирая глаза и встряхиваясь, сбросил

последние чары наваждения. - Говори, куда спрятал Ксюна!

- Так я тебе и сказал! А найдешь - и не узнаешь ее!

Большой Жомб, сбросив маску добродушия и свирепея на глазах, с пеной у рта

наступал на Скучуна, сжав лапы в цепкие кулаки. Перед Скучуном тряслась от

гнева распухшая, шипящая, студенистая бородавка.

- Мерзкая слизь! - Скучун напружинился и распушил свою зеленую кисточку.

Его хвостик метался и стучал по полу, словно боевой барабан. Прыжок! И Скучун

- мангустой на змею - бросился на Большого Жомба. Он опрокинул его прямо в

распахнутую пасть буфета, и звон бьющегося хрусталя сопроводил падение жирного

тела. Скучун, задыхаясь, захлопнул створки и привалился к ним всем телом.

Хруст, звяканье и стук слышались изнутри.

- Ключ! Где-то должен быть ключ! А, вот он! - Ключ от буфета лежал на

овальном столике за канделябром, что так чувствительно напомнил о себе...

Скучун запер дверцы буфета, сотрясаемого возней и ударами изнутри, и

кинулся прочь. Он скакал по мебельным закоулкам, проворный, точно белка,

торопясь поскорее найти Ксюна. И чудилось, что кресла на гнутых ножках и

горбатые диваны, оскалившись, неслись за ним вскачь...

Скучун выбежал в залу, ослепившую его фейерверком бриллиантов Зодиака,

побежал, закружился, заплутал меж колоннами и, обессилевший, бухнулся у

радужного ручья.

- Ксюн! Где ты? Почему тебя нигде нет? Как найти тебя?

- Иди за нами... Следи за нами... Тише... Тише... Молчи. Не произноси ни

слова... Слова здесь гибнут... Здесь все мертво, все ложно. Одни мы живы. Мы

живые и движемся по воде, защищаясь водой от времени наваждений... Тише,

Скучун... Иди...

Скучун услышал прозрачный лепет. Лепетали лиловые лепестки. То фиалки, в

молчании плывущие по ручью, прожурчали для него тихим шелестом. Печальные,

плыли они. Печальные и таинственные. Многое знали, о многом молчали.

Исполненный надежды, Скучун двинулся вслед за ними по течению ручья.





Глава IV



Ручей путешествовал, петляя по зеркальным залам дворца. Скучун семенил

вдоль берега, и загадочные перламутровые отблески прозрачной воды заглядывали

ему в лицо. Вот еще поворот, еще - и огромный дубовый шкаф, как будто грот,

возвышавшийся над ручьем, преградил дорогу... Его дверца была чуть приоткрыта,

и в зеркале Скучун увидал прелестную девушку, дремавшую в кресле-качалке.

- Кто это? - Скучун замер от странного предчувствия. - Нет, не может быть!

Она ведь совсем другая...

- Тихо, Скучун, - прошелестели фиалки, - ты не ошибся. Это твоя подруга.

Только не ходи туда, к ней, за створку... Окликни ее отсюда.

- Ксюн! Ксюшечка! Это я, Скучун! Что с тобой? Ты была не такая, ты не

можешь быть такой... ты ведь совсем еще маленькая... Очнись, Ксюн! Нам надо

бежать. Я запер Жомба, но он обязательно выберется. Очнись скорей, не бросай

меня одного... пожалуйста!

Тик-так... тик-так... - качалось гибкое кресло. Дрема и тяжесть

жемчугов... Дрема в меховом уюте... Дрема наваждения!

- Кто там тревожит меня? Ступайте прочь Красота моя не терпит

беспокойства. Ах, как хороша я! Хороша...

- Скучун, - затрепетали на воде фиалки, - она не узнает тебя. И не узнает

теперь никого, даже маму... Она не помнит себя, потому что душа ее потерялась.

Чары Большого Жомба приманили душу Ксюна, и та покинула ее. А ты должен спасти

своего друга.

- Но я не умею... Как мне помочь Ксюну, подскажите, фиалки...

- Ах, этого мы не можем. От волнения мы теряем цвет, а цвет - это наша

душа... Мы указали тебе путь, Скучун, и, быть может, укажем еще многим

заплутавшим путникам. У каждого свое предназначение, ему нельзя изменять. Мы

только выводим на дорогу, а идти по ней надо самому, без провожатых... Иди

своим путем, Скучун, у тебя прекрасный путь... Прощай! - Фиалки, описав

неслышный круг, погрузились в воду и исчезли.

Дверь шкафа с тяжелым скрежетом качнулась на петлях. Застывшее виденье в

кресле чуть дрогнуло...

- Что же делать? Кто поможет? Какая она стала самовлюбленная и

безжалостная!.. - Скучун закрыл глаза, сжался в комок, обхватив голову

лапками. Он тихонько раскачивался из стороны в сторону и бормотал:

- Опять я один остался... Но я не верю, что Ксюн сама покинула меня. Она

просто не сумела выстоять перед искушением - она ведь совсем еще маленькая

девочка... Бедная Ксюн! Я не знаю, как вернуть тебя. Душа так болит от страха

за тебя, что не хочется больше плакать. Вот и не буду! Не стану больше

хныкать... Личинка, дорогая Личинка, похищенная радость, я связан с тобой

какой-то невидимой нитью и чувствую, что ты где-то рядом. Услышь меня, я твой

друг! Неужели ты оставишь нас с Ксюном без ответа? Откликнись...

Скучун сам не понимал, отчего в нем поднялась волна сил, горячая и

светлая, и теперь ясно знал, что он на верном пути... Легкое дуновение

коснулось его щеки. Потом еще и еще... Он открыл глаза, выпрямился. Словно

ожившие орхидеи, порхали перед ним лазурно-синие бабочки!

- Бабочки, синие бабочки, спутницы Личинки! Ксюн, мы спасены, мы нашли ее,

слышишь, она где-то рядом!..

Скучун ошалевший от радости, принялся скакать по берегу ручья, смеясь и

плача одновременно. Он зачерпнул пригоршню свежей воды и погрузил в ладони

мордочку, потом фыркнул, закашлялся, принялся пить жадно и ненасытно, будто

первый раз в жизни! Он брызгался и плескался, словно крошечный зеленый

слоненок, а бабочки резвились вокруг.

Но вот, не рассчитав, Скучун не удержал равновесия и с шумным всплеском

ухнул в воду.

Целый водопад брызг пролился из ручья на дверцу шкафа и, оттолкнув ее,

обрушился на спящую красавицу...

Вскрикнув, она вскочила, мокрая с ног до головы, теряя треснувшие нити

жемчуга, аметисты, и меха, сползавшие к ногам облезлой тряпочкой!..

- Ксюн! Ксюн! - Скучун помчался к ней, переваливаясь по колено в воде,

словно гадкий утенок. - Ты живая, ты настоящая, какая радость!

Ксюн, совершенно опешившая и сонная, молча отряхивалась, когда налетевший

Скучун, сбив с ног, стал окунать ее в воду.

- Вот так! Промокни еще! Эта вода - спасение, я понял, понял, это она

разметала чары, растворила туман. Эта вода - живая, добрая. Ксюн, Личинка

где-то тут, с нами... Смотри, всюду синие бабочки!

- Ой, Скучун, миленький! Что-то случилось со мной! Голова чугунная и душа

болит... А все тело ноет как-то странно, будто и не мое... Что же произошло со

мною?

- Потом, Ксюн, потом! Надо поскорей выбираться отсюда. Обсохнем по дороге.

Давай руку, идем!

И, помогая друг другу, маленькие друзья отправились вперед по течению

ручья.

В этот миг запертые дверцы королевского буфета с треском лопнули,

раскрошившись в щепки, и оттуда весь в мыле пулей вылетел Большой Жомб.





Глава V



Ручей становился все шире. Перламутровые раковины, выстилавшие дно,

похрустывали под ногами. Стало холодно. Ксюна знобило, и очень хотелось есть.

- Интересно, что сейчас там, в Москве, утро или вечер? Бедные мои

родители! Наверное, с ума сходят...

- Сходят, конечно. Но мы же ведь не нарочно... Так получилось Вот уж чего

мы не хотели, так это... ой! Что это?

- Не что, а кто! Это я! - Толстая и унылая рыба, лежа на боку и безвольно

шевеля плавниками, перегораживала ручей. Хвост она поджала, скрыв от

посторонних глаз, потому что он был совершенно неприличного для рыбы

ярко-розового цвета! Рыба лежала, грустная-грустная, а из-под желтоватых

чешуек по бокам стыдливо выглядывали коротенькие мохнатые волоски...

- Ну нигде не отлежаться спокойно, просто ужас какой-то! Приходят, топают

тут, разглядывают со всех сторон, да еще в носу ковыряют... Жуткая

бесцеремонность!

Рыба засопела и, кряхтя и бултыхаясь, перевернулась на другой бок.

- Эй! - Ксюн тут же вынула палец из носа... - А ты кто?

- Кто, кто... Не видите - Рыба я. Рыба Рохля.

Рыба зачавкала, втягивая жабрами зарозовевшую воду и пережевывая ее

обиженно надутыми губами.

- А что ты тут делаешь?

- Не видите - ем. Поесть не дадут спокойно...

- А что ты ешь?

- Все-то им расскажи... Пудру!

- Что-что?

- Пудру вот ем. "Рашель". Это у нее название такое - на коробочке было

написано...

- Миленькая, да ее нельзя есть!

- Нельзя, а я что, не знаю? - Рыба заплакала. - Мне ее сыпят и сыпят, и

говорят: "Жуй, волосатик!" Я и жую! Жую и все пухну, пухну... Ручей вот

запрудила. Хвост уже совсем розовый стал, видите? Так стыдно... Ой, боюсь я

этого всего безобразия, я так боюсь...

Рыба уже не плакала - она икала, сотрясаясь всем телом и мигая совершенно

круглыми, испуганными, карими глазами.

- Слушай, Ксюн, мне ее так жалко! Давай заберем с собой, а?

- Конечно, заберем. Только вот поднимем ли? Она ведь не маленькая...

- Заберите, крошки, заберите меня, пожалуйста! - Рыба Рохля вытащила

из-под себя хвост, и тот шмякнулся о берег ручья, словно щипаный гусь на

прилавок. - Вы не пугайтесь, не такая уж я и тяжелая... А когда вся пудра во

мне переварится - обязательно похудею!

Ксюн подхватила Рыбу под голову, а Скучун сунул ее хвост под мышку, и

странная троица двинулась дальше.



* * *



- Хе-хе, эти чахлики думают, что смогут освободиться из-под власти

Большого Жомба!

Жомб корчился от гнева. Ему хотелось скрыть свой гнев даже от себя самого,

но это чувство оказалось сильнее его...

- О-о-о! - Жомб сновал кругами, заложив руки за спину. - Меня, властелина,

запихнуть в мою же тайную ловушку!.. Презреть мой дворец, с его убранством,

этот фантом, призрак, который я вызываю к жизни при помощи чудодейственного

газа, чтобы сбивать с верного пути всех, кто ищет подлинную Красоту... Но я

отомщу! Я жестоко отомщу... Хватит, побродили по ручейку, поплескались в

водичке - пора бы и честь знать!

И Жомб нажал известную лишь ему тайную кнопочку. И вновь извился тающими

кольцами желтенький сладковатый дымок.

И где-то вдали почудилась мелодия песенки - какая-то странная,

мутно-жалобная, и вяжущая, и золотистая... Дымок рассеялся, обнажив бункер с

чугунными стенами, где на глыбе черного вара восседал Большой Жомб. Перед ним

в луче дикого искусственного света стояли насквозь промокшие Скучун и Ксюн,

еле удерживая неуклюжую Рыбу Рохлю. А вокруг них непринужденно и весело

порхали синие бабочки!

- Ну, путешественнички, потопали - и хватит! Настал час погибели! Ах ты,

гаденыш! - Квакающий контрабас Жомба охрип от ярости при виде мокрого

худенького Скучуна. - Мало того, что ты каким-то непостижимым образом сумел

противостоять искушению и не поддался моим чарам, - но еще и девчонку спас от

соблазна! И это в тот миг, когда она, безвольная, уже готова была открыть

заветную книгу, которую я ей подсунул... Вы и Рохлю мою прихватили, которая

одна в этой фантасмагории была не ложный призрак. Она, да еще фиалки в ручье.

Напоследок, перед смертью вашей открою: ручей, по которому шли вы, - живой, он

течет здесь, под полом. - Жомб постучал чугунным жезлом по плитам пола. -

Ручей вытекает из недр намного глубже озера Грунтовых Вод. Озеро гнилое,

мертвое, а ручей, поднырнув под ним, пробивается наружу где-то там, в Москве,

под древней горою.

И не спохватись я вовремя - выбрались бы вы наружу. Да еще

прихватили бы с собой... но этого вам лучше не знать, даже перед смертью! И

покуда ты, Скучун, будешь помирать в страшных мучениях, - я отправлюсь в свой

призрачный дворец и буду наслаждаться его красотой, пока мои верные жомбики не

выжмут из Ксюна по капле все до единого тайные слова из "Радости мира"... Я

заставлю тебя, паршивая девчонка, прочесть текст не соблазном, так силой! Ну а

с Рохлей мы разберемся позднее...

Жомб вытащил из-за своего бесформенного трона чудную книгу с золотым

обрезом и золотыми застежками и швырнул ее прямо в Ксюна. Девочка умудрилась

поймать ее на лету и крепко прижала книгу к груди.

Большой Жомб шесть раз стукнул по полу своим тяжелым жезлом. Стукнул изо

всех сил, так, что даже чугунные стены дрогнули.

- Жо-о-о-мбики! Сюда, ко мне! - От его рева сотрясалась глыба вара. И

что-то гигантское и невидимое вдруг утробно заурчало где-то вдали в ответ...

Так жутко, что мороз пробежал по коже самого Жомба.

- Властелин, беда, беда! - Пузатые пучеглазые жомбики посыпались в дверь

горохом. - Наш остров тонет! Спасайтесь, бегите, сбылось древнее пророчество!

Гнилая пучина больше не держит его на плаву...

- Нет, нет, неправда, вы лжете, жалкий народец! - Жомб плюхнулся с трона,

распластавшись по полу толстой лепешкой, и пополз к дверям. Но тут стены со

страшным скрежетом стали крениться набок, дверь перекосило и заклинило.

Большой Жомб с тупым остервенением бился в дверь. Он ничего не видел и не

слышал вокруг. Желание вырваться наружу ослепило его - о пленниках своих он

позабыл...

- Скорее, крошки, скорее, забирайтесь под мои широкие плавники, -

закряхтела Рохля. Она выскользнула из рук своих новых друзей, шлепнулась на

пол и поползла, переваливаясь с боку на бок и помогая себе хвостом, к тому

месту, где минуту назад стоял черный трон Жомба, а теперь зияла дыра.

Наклонившись над ней, наши герои увидели призывно мерцавший прозрачный ручей.

- Не раздумывайте, лезьте сюда, прячьтесь скорее, под моими плавниками вы

сможете дышать, пока я не выплыву по ручью наверх, в Верхний город.

Помещение содрогалось и стонало, как тонущий корабль. Жомбики, как слепые

котята, с визгом и воплями кидались и карабкались на гибнущие стены. Большой

Жомб лежал, придавленный стальной балкой. Ритмичное могучее дыхание

взбунтовавшегося озера казалось погребальным пением неведомого живого

существа...

Ксюн, крепко обхватив руками "Радость мира", забилась под просторный рыбий

плавник. Скучун забрался с другой стороны, и Рохля, булькнув, соскользнула в

дыру под троном, словно в лунку рыболова.

В этот миг рухнули стены серого бункера, а секунду спустя не стало и

острова Жомбуль. Он сгинул в бездонной пучине озера Грунтовых Вод...