Решение остается тем же.

Понимаю, что мне уже все равно. Наступает состояние из которого я выбралась в восьмом классе...

"Мой абонент недоступен. Не перезванивайте".



Я вдруг поняла, чепго я хочу..есть книга одна...Елены Ланецкой, "Ночь полнолуния"..я поняла..я ее помещу здесь..сказку..такую добрую..милую...нежную сказку...жаль, что вы не увидете иллюстраций...они будто акварелью и пастелью нарисованы..практически прозрачные...за душу трогают...

я бы помещала по одной главе в день, но дней осталось семь..поэтому буду помещать по три и по две главы.

кто захочет-почитайте. была бы признательна, если бы в конце вы высказали свои впечатления.

Поехали.....







Елена Ланецкая



Ночь полнолуния







Часть первая

Главы 1-3



читать дальше

...И вот наступило время дремы...

Вечер уже начал уставать, он затих и прилег в своем любимом уголочке

темного ночного неба. Вечер улыбнулся перед сном и, свернувшись калачиком,

закутался в покрывало из легкого весеннего ветерка...

И наступила Ночь.



Глава I



В маленькой комнатке с низким потолком потрескивали поленья в печке.

Пламя, мелькавшее из-за приоткрытой дверцы, освещало комнату причудливым

светом. Было тепло. Было уютно. Было уже поздно.

Но Скучун не спал. Он очень любил это время - перед сном - называл его

"Время расцветать". Он забирался на старый выцветший диванчик в углу у печки,

закутывался в плед и начинал "расцветать", а попросту - мечтал.

Скучун был теплый, пушистый и очень зеленый. На кончике хвостика суетилась

маленькая кисточка, коготков не было совсем, и беззащитно топорщились чуть

вытянутые розовые ушки, которыми Скучун прикрывал глаза, ложась спать.

Но тс-с-с... Не будем так пристально его рассматривать. Ведь он очень

чуткий, и мы можем его потревожить. Осмотримся лучше вокруг.

Комната, в которой жил Скучун, выглядела не совсем привычно. Конечно, были

тут и дверь, и окно, и стол, и кресло, и даже напольные часы, но все же это

была странная комната. На стене в старинной резной раме вместо обычной картины

шелестел листьями куст жасмина, сотканный из настоящего шелка. Он был совсем

как живой. Зеленые ветки, усыпанные белыми цветами, покачивались и трепетали в

неуловимых потоках воздуха. Казалось, они должны сильно пахнуть. Но они не

пахли. Ведь все-таки это были неживые цветы...

На тонких золотых и серебряных нитях, свисающих с потолка, кружились

звезды всевозможных форм и оттенков. Иногда они застывали в неподвижности,

потом снова начинали свое беззвучное движение. Звезды танцевали в тишине,

будто мерцающие светлячки в ночном лесу.

У входной двери приютился фонарик. Старенький, с тусклым стеклом, он все

еще выглядел красивым, и стеклянные колокольчики, висящие на нем, позванивали

нежным, хрустальным звоном.

А самое удивительное - Скучун поселил в своей каморке небо! Над кроватью,

у стен, у двери - повсюду он развесил тончайшие покрывала из прозрачных

невесомых тканей. Они плыли, подобно каплям акварели в воде... Они парили над

головой Скучуна, похожие на облака. И казалось, что комната - это не комната,

а целый живой мир, в котором светит Солнце, и звезды сверкают, и ветер гонит

облака, и дышит, и поет. И кто-то невидимый, проходя, звенит колокольчиками, и

расцветает жасмин, и пахнет, и улыбается...

Вот какое странное жилище было у Скучуна. Он очень любил его и редко

выходил из дома. Ах, мы забыли сказать про окно. Оно притаилось, задернутое

фиолетовыми зановескамию Скучун никогда не отшторивал занавесок. Ведь за окном

ничего не было. То есть, было, конечно. Но только сплошная земля.



* * *



Скучун был обитателем страны, расположенной под землей. Наверху шумел,

захлебываясь в автомобильной гари, московский центр. А под фундаментами и

подвалами его старинных, не потревоженных временем домов, уже много-много лет

жил своей скрытой жизнью Нижний город с его кривыми туннелями улиц, крохотными

площадями и полусонными речушками. Жители города никогда не выбирались в

Подземную страну дальше укреплений Большой Стены, опоясывающей город. Они жили

при свете фонарей, в полумраке, который был здесь таким же привычным, как

дневной свет на земле.

Когда Скучун был совсем маленький, мама рассказывала ему о Верхнем городе

- о Москве. Там бывали разные времена года, когда все вокруг совершенно

изменялось: зимой город белел и мерз от мороза и снега, а летом преображался -

растворял настежь окна, был зелен, разноцветен и душист.

Родители Скучуна еще застали то время, когда можно было свободно

выбираться на поверхность земли и странствовать по ночной Москве. Дело в том,

что жители Нижнего города плохо переносили яркий дневной свет и опасались

бурного движения московских улиц. Они выходили потихонечку, в таинственное

ночное время, когда все становилось возможным и часто случалось такое, что

никогда не могло произойти днем.

Выход наверх был один - через старинный подземный ход, выложенный

позеленевшими от времени булыжниками. Но он обрушился при строительстве первой

линии московского метро, и путь оказался отрезан. Так жители подземной Москвы

навсегда лишились чудесной возможности переходить из мира в мир, слышать недра

и видеть звезды. Они погоревали, конечно, но быстро привыкли. И стали

довольствоваться тем, что осталось.

И только родители Скучуна затосковали всерьез по приволью ночных прогулок,

по приключениям, что поджидали их на земле, по изменчивой и благодатной

природе Верхнего города. Они с таким волнением описывали маленькому Скучуну

утерянный надземный мир, что он стал чувствовать его всем сердцем и

представлял себе деревья, травы, кусты, дома и улицы так зримо, будто рос

среди них. Он полюбил Верхний мир, котором так много было влекущего,

неразгаданного, так много тайн и чудес... И стал придумывать свой Верхний

город, и мечтал, мечтал... Он сочинял себе иную жизнь, которая могла бы быть у

него там, наверху... И мечтания стали для Скучуна важнее, чем сама реальность.



* * *



Время шло. И жизнь в Нижнем городе шла своим чередом. Текли подземные

речушки. Из неведомых молчащих глубин выскальзывал ручеек, что пробивался

наружу близ Москвы-реки, где-то в Коломенском. Угасала речка Неглинка,

закованная в трубу и ставшая неживой. По узеньким улочкам-тоннелям, вымощенным

древними камнями, сновали жители. Тут обитали букары и жомбики, мыши и кроты,

Старый Урч и Скучун. Тут были свои тайны и свои будни. И всегда - сыро,

сумрачно и прохладно.

Наверху днем светило Солнце, а ночью - Луна. Там суетились люди, они

ездили в автомобилях, толкались в магазинах и что-то постоянно обсуждали. Там,

в Верхнем городе, от ветра кренились деревья и доносился из пекарни запах

свежеиспеченного хлеба.

А еще выше, над землей, были облака. Разные. Спокойные, белые, и темные,

грозовые. Над ними небо ширилось, потягивалось лениво, все подчиняя себе.

Всюду было небо. И еще время. Небо и время перетекали одно в другое и часто

забывали вернуться обратно, в свое прежнее состояние. К ним даже ветерок не

залетал - уж больно высоко! Ветерок жил пониже и хорошо знал, что ему можно, а

что нельзя. Правда, он был очень веселый и непослушный и страшно любил

пробираться потихоньку на небо. Однако оттуда его быстренько водворяли на

место. Кто? А вот этого мы не знаем. Небо такое огромное, там столько всего

происходит, - ведь мы не можем знать обо всем!

В одном из небесных переулков, там, где потоки воздушной стихии

взвихрялись особенно бурно, жила Ночь. В ее царстве, земном и небесном, было

множество подданных. Подругой Ночи была Луна. И они обе владели той Подземной

страной, где жил Скучун. А он рос и не знал, что владычицы его живут

далеко-далеко, там, куда даже жители Верхнего города не могут забраться. И

только в полнолуние, когда 3емля освещалась зыбким и чуть тревожным лунным

светом, Скучун в своем подземном мире зябко поеживался, укутывался поплотнее в

плед и начинал беспокоиться. В такие ночи он старался не покидать своего

жилища, хотя и не понимал, отчего в его душе возникает смутное волнение..

Время шло. Весна в Москве сменяла зиму. С некоторых пор Скучун жил один.

Мастерил странные, на первый взгляд, бесполезные вещицы.

Писал стихи. Но самым его любимым занятием было чтение дедушкиного

дневника.



* * *



Дедушка Скучуна снискал славу великого путешественника. В те времена,

когда жители подземной Москвы выбирались по ночам наверх, он был самый

отважный и неутомимый лазутчик. И все потому, что отличался страшным

любопытством и хотел знать все обо всем. А еще, обожая надземную природу, не

успевал иногда вовремя, до восхода Солнца, скрыться в подземный ход и

оставался наверху целый день, стараясь спрятаться от людских глаз как можно

лучше.

Дедушка облазил весь московский центр, забирался подчас и на окраины,

предпочитая Нескучный сад, Измайлово или Сокольники. Он подробно описал

увиденное в объемистом дневнике, который остался единственным свидетельством о

Верхнем мире, навсегда утраченном для обитателей Подземной страны.





Глава II



Ужинать Скучун не стал. Понуро шевеля хвостиком, он думал, что и этот

уходящий день, как все предыдущие, оказался безнадежно испорчен. Скучун ужасно

любил размышлять, и от этих размышлений он вечно расстраивался. При этом вид у

него был до того потерянный и унылый, что все думали, будто он просто скучает

от нечего делать. Вот и прозвали его Скучуном...

А дела у него были. Да еще какие! Ведь у одного дело - это строить дом, у

другого - ходить каждый день на работу, у третьего - печь пироги, а у Скучуна

главным делом оказались постоянные его раздумья и мечты. Дело как дело. Но не

все это понимали. И от непонимания Скучун вконец расстраивался.

Хорошее настроение, когда бывает весело просто так, без всякой причины,

посещало его очень редко. Он чаще всего с самого утра представлял себе, как

было бы хорошо, если бы случилось вот что... Или он узнал бы о том-то... Или

повстречался с тем-то... Скучун начинал думать об этом воображаемом событии,

ждал его, переставая замечать все вокруг, и, когда желаемое не происходило,

готов был расплакаться! И даже плакал иногда... Но только этого никто не

видел, потому что Скучун тщательно скрывал от всех свои слезы.

Вот и сегодня с самого утра он мечтал о запахе свежесваренного кофе,

который доносился иногда из расположенного там, наверху, над домиком Скучуна,

маленького кафе. Однако запаха все не было. И Скучун понял, что избежать

традиционной вечерней грусти ему не удастся.

Да еще его расстроил шум дождя, стекающего потоком по водосточной трубе

старинного московского особнячка. Этот шум изредка, когда дождь в Москве шел

особенно сильный, был слышен в жилище нашего героя. А он знал от мамы, что

после весеннего дождя на земле все живое радуется, растет и расцветает и что

там весело я хорошо... А у него здесь пасмурно, сыро и тоскливо. И

никогда-никогда не посмотреть ему на Луну и звезды и не окунуть мордочку в

лепестки белого ночного цветка, про который мама сказала, что у него

чудодейственный запах, - она называла этот цветок с мясистыми крепкозелеными

листьями душистым табаком...

Приступ тоски в эту ночь был какой-то особенно тяжкий и удушливый. Скучун

решил изменить своей всегдашней привычке ночного домоседа и, чтобы немного

развеяться, собрался погулять чуть-чуть перед сном. Но что за прогулки в

Нижнем городе! Разве это прогулки? Булыжники да земля, земля да булыжники! Вот

и весь пейзаж... Не то, что наверху.

Скучун на всякий Случаи перекинул через плечо сумочку с бутербродами,

надел старенький мамин берет и вышел из дому.

Забыв как всегда запереть дверь, он засеменил по мостовой. Узенькая улочка

была пустынна. Призрачный, свет фонарей мерцал сквозь пелену тумана. "Самое

обидное, - думал Скучун, шагая по скользкой мостовой, - что я так и не знаю,

как пахнут ландыши. Ах, как описал их дедушка! Я уж не говорю о розах... Но

ландыши, наверное, ужасно трогательные и милые, - как же скучно без их улыбок

и аромата!"

Скучун размечтался. Вспомнив о запахе ландышей, которого никогда не

ощущал, он как-то размяк, расчувствовался и, присев на гранитную скамеечку под

фонарем, еле заметным в тумане, принялся воображать, какие цветы могут пахнуть

сладко, как мед, а какие - нежно, как теплый ветерок...

Наконец, Скучун поднялся и побрел в тумане, щурясь от дрожащего света

фонарей и тихонько бормоча про себя: "Наверное, зеленый цвет неплохо

сочетается с сиреневым, только нужно взять очень прозрачный, совсем светлый

сиреневый и нежный, беззащитный зеленый... А почему, кстати, сиреневый так

называется? Мама говорила, что на земле есть такие кусты дивных душистых

растений - сирень. Как хорошо! А зеленый - это как я?! Значит, я тут вместо

зелени - как трава... Странно, но я же не трава, да и никто здесь не трава...

Тут вообще нет травы. А просто..."

Бах! - на Скучуна со всего размаху налетел кто-то, вприпрыжку несущийся с

крутой боковой улочки вниз. Это была Букара.

- Ай-ай-ай! Безобразие! Посторониться не могут... Кто это меня чуть с ног

не свалил? А, Скучун! Гуляешь? Ну-ну... Тут такое творится, такое, а он

разгуливает себе...

- Простите, пожалуйста, я вас совсем не видел из-за тумана, - обиженно

заметил Скучун, потирая ушибленный лоб. - И почему бы мне не прогуляться иной

раз в тишине, разве я мешаю кому-нибудь? И потом...

- Да ладно тебе, - перебила Букара, - не до рассуждений твоих... Тут беда

небывалая и вообще... - Букара совсем запыхалась. Она была вся растрепанная,

вспотевшая, из переполненной авоськи торчала надкушенная морковка, бант на

хвосте развязался и волочился за ней мокрой тряпочкой.

- Я уж бежала-бежала, вся крупа рассыпалась, не успела даже в лавке спичек

купить, лавка-то закрылась уже, а я все мчусь, тороплюсь всем рассказать: ведь

ужас, ужас - Личинка пропала!

- Какая Личинка? - Совершенно опешивший Скучун никак не мог прийти в себя.

Букара, свалившаяся на него буквально как снег на голову, продолжала

выпаливать скороговоркой свои сногсшибательные новости, взъерошенная,

полосатая и суетливая. Скучун топтался на месте, чувствуя, что случилось

действительно что-то серьезное, но ничего не мог понять из ее сумбурного

рассказа.

- Ну вот что, ты, я вижу, совсем бестолковый, - Букара схватила Скучуна за

лапку и повлекла его куда-то вниз по боковой улочке. - Он еще спрашивает,

какая Личинка! Он о Личинке не знает! Да что ты вообще знаешь в таком случае?

Я тут с тобой время терять не могу, мне надо всех предупредить, а тебе,

растяпа, пусть лучше все объяснит Старый Урч. Вот уж у кого язык подвешен.

Букара помчалась, высунув язык; ее полосатая черно-желтая шкурка взмокла и

топорщилась, с усов на мостовую падали капельки пота. Скучун несся за нею, как

приспущенный флаг за кормой корабля, изо всех сил семеня лапками и стараясь не

растерять по дороге своих мыслей и бутербродов.

Старый Урч жил не в деревянном домике, как Скучун, а в каменной сводчатой

башенке, которую сам сложил из обломков старинного кирпича. Урч был в самом

деле стар. Он не только помнил те времена, когда подземные жители разгуливали

наверху, по земле, но даже знавал дедушку нашего героя, с которым одно время

дружил, а потом рассорился. Урч считал, что пожилому человеку не пристало то и

дело мотаться туда-сюда и изображать из себя туриста с пушистым хвостиком, а

надо сидеть дома и хранить традиции. Так во всяком случае об их размолвке

говорили вокруг, а что было на самом деле - Скучун не знал, потому что дедушка

исчез еще до его рождения, а Старый Урч жил отшельником и почти ни с кем не

общался.

На пороге башенки Урча Букара поскользнулась и, наступив Скучуну на хвост,

со всего размаху бухнулась на крыльцо, выпустив из лап авоську с морковкой и

сахаром и усеяв этими продуктами все пространство вокруг. Скучун взвизгнул,

поджал отдавленный хвостик и, усевшись на крылечке, тихонько заныл.

- Это еще что такое? - возник на пороге Старый Урч. - Опять ты, Букара,

воду мутишь! Одна от тебя суета и неразбериха... Ба, внучок нашего

путешественника! Похож, похож... Что скулишь, бедолага? Букарины, небось,

проделки? Ну да ладно, заходи. Я тебе рад. А ты куда? - Урч накинулся на

сопевшую и мельтешившую Букару, которая, собрав морковь, ничего не могла

поделать с сахарным песком, усеявшим все крыльцо. Она, ахая и охая, то

заметала его хвостом, то сдувала в кучку и, наконец, махнув лапой, решительно

сунулась в дверь вслед за входящим Скучуном. - Тебя, Букара, мне достаточно

видеть раз в год по чайной ложке! А как раз сегодня мы уже встречались, и с

меня довольно... - Урч захлопнул дверь перед ее носом. - Совершенно

невыносимая особа! Всюду сует свой нос, все разнюхивает, сплетничает, то и

дело путая все на свете! Ну да это глупости... Проходи, Скучун, устраивайся

поудобнее, сюда, поближе к огню, - ты промок совсем.

Старый Урч неторопливо поставил на плиту чайник, пристроил на просушку у

камина старенький мокрый беретик своего гостя и, разлегшись в кресле-качалке,

принялся рассматривать нежданного пришельца, покусывая длинный седой ус.

- Да, вылитый дедушка! А ты не стесняйся меня, малыш, я ведь свой, можно

сказать, почти родственник - давнишний друг дома! Только вот где теперь этот

дом, э-хе-хе... - Урч вздохнул, закашлялся и принялся энергично протирать

стекла очков клетчатым носовым платком, огромным как цыганская шаль. - Ну, что

там тебе Букара наговорила про Личинку? Небось, глупости какие-нибудь? Ты вот

что... Ты, Скучун, зови меня просто дедушкой, так-то будет лучше! - И старик

опять закашлялся.





Глава III



Вся эта история случилась Ночью, когда Вечер уже спал, свернувшись

калачиком... А перед этим произошло вот что...



* * *



Над Землей воссияла полная Луна. Она нежилась в реденьких пушистых

облачках и была сегодня особенно добродушна и игрива.

- Эй, Ветерок! Слетай-ка, братец, к Ноченьке. Что-то она нынче

замешкалась... Пора. Уже пора! Ее время.

- Стой, Ветерок, не спеши! Я еще совсем не хочу спать. - Это отозвался

Вечер, покачиваясь на дневной Радуге, на которую он набросил покрывало

вечерней зари, чтобы ее не было видно. Вечер сочинял поэму о Гармонии Четырех

Начал. - Я сейчас переплетаю словесный и музыкальный узоры, и только что

отыскал такие красивые сочетания, что сам диву даюсь! Первая часть моей поэмы

лиловая. Ах, какая это будет красота...

Луна осветила невесомое ложе Вечера и поняла, что расположился он на

Радуге - спутнице Дня, - прикрытой покрывалом. Сделав вид, что настроена

вполне серьезно и вовсе не намерена шутить, Луна приблизилась к Вечеру.

- А что это за поэма о Гармонии Четырех Начал? О чем она, а, Вечер? - И

Луна окутала свои плечи влажно-пенистой кружевной накидкой из облака.

- Ах, Луна, не стоит притворяться... Будто ты не знаешь, что такое

Гармония... И на каких началах держатся наши миры... Утро, День, Вечер и

Ночь... Весна, Лето, Осень, Зима - все из них состоит, все им подчиняется. И

как это красиво!

Вечер, мечтательно полулежа, стал негромко напевать. Ветерок, всегда такой

эмоциональный и впечатлительный, заволновался и полетел: вверх-вниз,

вправо-влево. Он порхал в такт мелодии Вечера, позабыв обо всем на свете. А

Луна, сделав вид, что заслушалась, вальсируя и кружась в своей дымной шали,

подкралась потихоньку к самозабвенно поющему Вечеру и, звонко расхохотавшись,

сдернула с Радуги покрывало вечерней зари.

Вот так история! На вечернем небе в переливах лунного смеха, мерцающего и

бессонного, вдруг воцарилась дневная Радуга! Ясная, жизнерадостная, полная сил

и света. Вечер скатился с нее и, не удержавшись, тоже расхохотался. То-то было

шуму...

Луна резвилась среди туч, ныряла в их разноцветную гущу и выскакивала в

самом неожиданном месте. Радуга, всегда посылающая на Землю радость среди

белого дня, не поскупилась и сияла вовсю, страшно довольная собой. Вечер

выручило его природное чувство юмора.

Если бы он обиделся на лунные проделки, то выглядел бы жалким и смешным. А

он, довольный приключением, дергал Радугу по очереди за все ее семь цветов и

распевал во все горло вновь сочиненную поэму.

Шум и светопреставление разбудили-таки заспавшуюся Ночь. Ее все

побаивались, и с появлением этой особы немедленно водворился порядок.

Высокомерная Ночь, надменно окинув взглядом тотчас ретировавшийся Вечер,

осмотрела свои владения. Кажется, все в порядке. Теперь, когда все оставили ее

в покое, и даже Луна укрылась вдалеке, Ночь присела у края звездного скопления

Плеяд из созвездия Тельца и подумала: "Вот. Все меня боятся, а ведь бояться-то

нечего... Я - это я, только и всего. И не злая и не добрая. Разная, как,

впрочем, и другие... Можно подумать, будто Утро уж такое распрекрасное и

одинаково великодушно ко всему вокруг. Ничего подобного! Утра тоже иногда

следует опасаться. Особенно когда оно не в духе".

Ночь улыбнулась. И, сжавшись в крохотный комок, вдруг разлетелась во все

стороны стремительными лучистыми потоками частиц, сияний и волн. Она понеслась

к Земле, она спешила так, что казалась даже немного .взволнованной. Ночь

поняла, что соскучилась. Как давно не сидела она на краешке неба, совсем

по-домашнему подперев щеку кулачком и глядя вниз на простертую перед ней

земную жизнь! Ночь знала здесь своих любимцев, имела свои привязанности, и ее

избранники чувствовали это. Вот и сейчас, оглядев Землю, она поздоровалась со

всеми, давно знакомыми, и с теми, кого узнала недавно, и с теми, кто еще не

появился здесь, но уже вот-вот готов был родиться и стать земным существом...

- Это мои, родные! - радовалась Ночь, узнавая своих по мечтательному

взгляду и чуть рассеянной улыбке. - Ну, как вы тут, что поделываете? - Она

наскоро проглядела надземный преднебесный слой, где обитали Духи Стихий и

множество бестелесных душ. Тут все было в порядке и двигалось во времени

просто и естественно. - А вот и Земля, люди. С ними я сегодня беседовать не

стану. Не их черед теперь... Ну, а что там в подземном мире творится, мы

сейчас посмотрим... - И она, пройдя сквозь землю взором, оглядела Нижний

город, отыскивая след теплого зеленого существа...

- Ах, вот ты где, мой маленький! - Ночь с нежностью посмотрела на Скучуна,

гревшегося у камина и с боязливой робостью глядевшего на Старого Урча, своего

новоявленного дедушку. - Ну вот, мой пушистенький, ты и подступаешь к грядущим

событиям твоей большой и настоящей жизни. Ты уже почти совсем взрослый стал,

гляди-ка! Я, оказывается, не видела тебя лет пять по земному времени... Или

семь? Для землян это немалый срок. Время, время... Вечно его в обрез. То Утро

обрежет, то Вечер! А ты тут растешь без меня, дружочек, и мама с папой

далеко-далеко от тебя, и рядом никого, кто помог бы и подсказал... Я знаю, что

будет теперь и что случится потом, не знаю только, всегда ли ты будешь верен

себе и своей любви к Красоте. Ведь это трудная любовь... Нелегко приходится

тебе одному в подземелье. Но ведь это твое испытание. А я тебе помогу. - Ночь

вздохнула. - Что-то я расчувствовалась не в меру. Этак чувства мои не успеют

за день вырасти заново!

Скучуна - это маленькое существо с поэтической душой - Ночь почему-то

отмечала особо и всегда заглядывала в Нижний город ради него. Будто мало у нее

по всему свету городов - и Нижних, и Верхних... Она пролистала свою Книгу

земных и небесных судеб, нашла там историю рода Скучуна и прочитала знак его

судьбы: "Он поможет Личинке обрести свободу, чтобы она в заветный час

исполнила свое предназначение..."

- Ой-ой-ой, ну и достанется тебе!.. - покачала головой Ночь. А потом

подумала: не страшно. Так и должно быть. Красоту не даруют просто так. Надо

потрудиться. Скучун, как и всякий другой, должен сам найти и пройти свой путь,

а иначе он не станет самим собой... Я буду наблюдать за ним и помогу, если

только появится настоящая опасность. А уж она-то появится наверняка... Но пока

он в добром доме: Старый Урч - это начало пути...

Ночь взметнула над Москвой иссиня-черный шлейф, разметавшийся в Космосе, и

в мгновение, недоступное Времени, пронзила пространство Млечного Пути... В

этот миг вне Времени она задумалась: "Странно, как все устроено... Когда я на

Земле, то все чувства и думы мои становятся земными. А, к примеру, в созвездии

Гончих Псов чувств не бывает совсем. И только дома, в своем невидимом для всех

иных пристанище, я становлюсь сама собой и существую так, как это свойственно

мне от природы. Как же все они, эти разнопланетные обитатели, насыщают меня

собою, своими помыслами и свойствами... Просто спасу нет! Надоели!"

И, покинув пространство Вселенной, Ночь заполнила все остальные, чтобы

совершать свою работу и там. Вскоре она была уже так далеко, что даже ее

звездный шлейф растаял в тумане...